Эмилия уходит.
В защиту ей она сказала много.
Да ведь и то – она простая сводня,
Так говорить умеет хорошо.
О, хитрое, лукавое творенье,
Замок и ключ гнуснейших самых тайн!
А тоже ведь колени преклоняет
И молится – я это видел сам!
Входят Дездемона с Эмилией.
Что хочет мой любезный повелитель?
Поди сюда, голубка.
Что такое?
Дай мне взглянуть в глаза твои. Смотри
В мое лицо.
Что значит эта прихоть?
А ты ступай к занятиям своим.
Любовников наедине оставьте,
Заприте дверь. Чуть будет кто идти,
Ты знак подай нам кашлем или криком:
В таких делах ты сведуща. Ну, прочь!
Эмилия уходит.
О, растолкуй, молю я на коленях,
К чему ведет, что значит речь твоя?
В твоих словах я только вижу ярость,
Но темен мне смысл этих самых слов.
Скажи, кто ты?
Твоя, мой повелитель,
Покорная и верная жена.
Клянись же в том: сама себя ты аду
Отдай теперь, а то ведь даже черти,
Взглянув в твое небесное лицо,
Тебя схватить, пожалуй, побоятся.
Так осуди сама себя вдвойне.
Клянись, что ты верна мне.
Бог свидетель!
Свидетель Он, что ты, как ад, коварна.
Против кого и в чем? Кто мой сообщник?
О Дездемона, прочь, прочь, прочь!
Увы!
Ужасный день! О чем, скажи, ты плачешь?
Ужели я причина этих слез?
Ты думаешь, быть может, что отец мой
Виной тому, что вызвали тебя
В Венецию; но я невинна в этом.
О, если бы угодно было небу
Тяжелые послать мне испытанья,
На голову несчастную мою
Полить дождем печали, посрамленья,
Зарыть меня по губы в нищету,
Сковать меня и все мои надежды –
Я бы нашел в сердечном уголке
Терпения хоть каплю; но чтоб сделать
Недвижною статуею меня,
Чтоб на нее указывало пальцем
Ленивое, холодное презренье –
Да нет, и то я снес бы без труда.
Но здесь, где то, в чем заключил я душу,
Где жизнь моя и без чего мне – смерть;
Здесь, где фонтан, откуда жизнь струится
И без чего иссякнуть должно ей –
Где это все уходит вдруг навеки
Иль лужею становится, затем
Чтоб мерзкие в ней гады разводились –
О, тут свой вид ты изменяй, терпенье,
Ты молодой, румяный херувим,
И в адскую наружность облекися!
Я все-таки надеюсь, что уверен
Ты в чистоте моей.
О да, конечно,
Как в чистоте тех мух мясных рядов,
Что в мерзости роятся от рожденья!
О зелье, одуряющее чувства
Пленительным таким благоуханьем,
Чудесною такою красотой…
Уж лучше бы ты не рождалась вовсе!
Но в чем же мой неведомый мне грех?
В чем грех? Ужли затем создали эту
Прекрасную бумагу, эту книгу
Чудесную, чтоб написать на ней:
«Презренная блудница!» В чем твой грех?
О, собственность общественная! Если б
Твои дела рассказывать я вздумал,
Лицо мое плавильной печью стало б
И в пепел бы вся скромность обратилась.
В чем грех? В чем грех? Да знаешь ли, что небо
От дел твоих нос зажимает свой,
И месяц жмурится, и наглый ветер,
Целующий все встречное – и тот
В подземные скрывается пещеры,
Чтоб дел твоих негодных не слыхать?
Бесстыдная блудница!
Видит Бог,
Что ты меня напрасно оскорбляешь.
Не потаскушка ты?
Чиста я – это верно,
Как верно то, что христианка я!
Когда себя оберегать для мужа
От рук чужих, объятий беззаконных,
Не быть блудницей значит – не блудница
Твоя жена.
Ты – не блудница? Ты?
Нет, нет, клянусь души моей спасеньем!
Возможно ли?
О Господи, помилуй!
Ну, извини; а я тебя считал
Венецианской хитрою девчонкой,
Успевшей за Отелло выйти замуж.
Входит Эмилия.
Ну, милая привратница в аду,
Мы кончили. На вот тебе за труд.
Открой мне дверь и сохрани все в тайне.
Уходит.
Ах, Боже мой! Что это сталось с ним?
Что вздумал он? Сударыня, что с вами?
Что, добрая синьора?
Право, я
Как в полусне.
Да что с ним приключилось?
С кем?
«С кем»? Да с ним, понятно, с господином
Моим.
Твоим? А кто твой господин?
Тот, кто и ваш. О, добрая синьора:
Супруг ваш.
Нет супруга у меня!
Не говори, Эмилия, со мною:
Я отвечать могла бы лишь слезами,
Но не могу я плакать. Постели
Мне брачные сегодня простыни
Да не забудь, смотри! И попроси
Ты мужа своего сейчас сюда.
Ну, новости, признаться!
Уходит.
Так поступить – так поступить со мной!
И чем могла подать я мужу повод
Жестоко так подозревать меня?
Входят Эмилия и Яго.