Похоронный марш. Все уходят, унося тела, после чего раздается пушечный залп.
Действующие лица
Дож Венеции.
Брабанцио, сенатор.
Два других сенатора.
Грациано, брат Брабанцио.
Лодовико, родственник Брабанцио.
Отелло, генерал, мавр.
Кассио, его лейтенант, то есть заместитель.
Яго, его поручик.
Родриго, венецианский дворянин.
Монтано, предшественник Отелло в управлении Кипром.
Шут, в услужении Отелло.
Герольд.
Дездемона, дочь Брабанцио и жена Отелло.
Эмилия, жена Яго.
Бьянка, куртизанка, любовница Кассио.
Офицеры, дворяне, послы, музыканты, матросы, слуги.
Первый акт происходит в Венеции, остальные – на Кипре.
Венеция. Улица. Входят Родриго и Яго.
Нет, Яго! Нет, ты что ни говори,
А больно мне, что ты, располагавший
Моей казной, как собственной своею,
Про это знал…
Да черт возьми, постой!
Меня совсем ты выслушать не хочешь.
Я презирать себя позволю, если
Хоть снилось мне все это.
Ты всегда
Мне говорил, что ненавидишь мавра.
И от меня ты отвернись с презреньем,
Когда я лгал. Три знатных гражданина,
Желавшие доставить у него
Мне место лейтенанта, хлопотали
Усердно за меня. И этой чести
Я стоил; да, как честный человек
В том поклянусь: себе я цену знаю…
Но этот мавр, без памяти влюбленный
В свой гордый нрав и замыслы свои,
От этих просьб отвертывался: долго
Напыщенной какой-то болтовней,
Напичканной военными словами,
И, наконец, ходатаям моим
Он отказал. «Затем что, – объяснил он, –
Уже себе я выбрал лейтенанта».
И кто же тот избранник? Грамотей,
Великий математик, флорентиец,
Какой-то Кассио, с одной красоткой
Уже себя связавший по рукам,
Не шедший никогда пред эскадроном
И знающий порядок боевой
Не более прядильщика любого.
Теория лишь книжная одна,
С которою сенатор каждый в тоге
Не менее его знаком, хвастливость
Без сведений практических – вот все
Военное искусство флорентийца.
И все-таки он выбран – да; а я,
Я, чьи дела не раз Отелло видел
На Родосе, на Кипре, воевал
В языческих и христианских странах –
Попутного лишен внезапно ветра
Цифирником и счетчиком простым.
Он – лейтенант, а я – прости мне, Боже! –
Поручиком у мавра остаюсь.
Что до меня, так я скорей желал бы –
Клянусь тебе – быть палачом его.
Тут никаким лекарством не поможешь.
Таков у нас порядок службы: тот
Лишь предпочтен, кто знатен и в фаворе;
Не следуют уж старому порядку,
Где первому наследовал второй.
Судите же теперь, синьор, вы сами:
Имею ль я один хоть повод быть
Расположенным к мавру?
Так ему бы
Уж не служил я вовсе.
Успокойся!
Служа ему, служу я сам себе.
Нельзя, чтоб мы все были господами
И чтобы все имели верных слуг.
Конечно, есть такие подлецы,
Которые, почтительно сгибаясь
И ползая, влюбленные в свое
Презренное лакейство, как ослы,
Работают из-за одной лишь пищи;
А чуть они состарятся – так вон
Сейчас их гонят. Палками бы этих
Всех честных подлецов! Но есть другие,
Которые под маской верной службы
Скрывают мысль лишь о самих себе,
И, господам отлично угождая
Услужливостью видимой, меж тем
Свои дела ведут с большим успехом;
А понабив карманы, начинают
Самим себе служить и угождать.
Вот эти-то совсем не дураки,
И к их породе я принадлежу.
Да-да, синьор,
Будь мавром я, то б не остался Яго:
То верно так, как что Родриго – ты.
Служа ему, себе служу я только.
Свидетель Бог – тут ни любви, ни долга,
А только их личина для прикрытья
Намерений особенных моих:
Ведь внешними поступками раскрыть
Моей души и внутренность, и сущность –
Не все ль равно, что на ладонь ее
Всю выложить и дать в добычу галкам?
Нет, милый, я не тот, каким кажусь!
Ну если он и здесь одержит верх,
Тогда всего добьется толстогубый!
Теперь скорей ее отца будите:
Пусть он бежит в погоню, отравляйте
Его покой, на весь кричите город,
Родню ее восстановить старайтесь;
Хоть он живет на почве благодатной –
Замучь его ты мухами; хоть он
И счастия великого добился –
Старайся ты то счастье растревожить,
Чтоб яркий цвет утратило оно.
Вот дом отца! Я стану громко кликать.
Да, да, кричите сколько хватит сил,
Тем голосом ужаснейшим, которым
Вопят, когда в беспечный час ночной
Вдруг город многолюдный загорится.
Брабанцио! Синьор!
Брабанцио! Вставайте! Воры! Воры!
Вставайте! Эй! Поберегите дом
И дочь, и сундуки! Эй! Воры, воры!
Брабанцио появляется в окне.
Что тут за шум? Что значат эти крики?
В чем дело? Что случилось здесь?
Синьор,
Домашние все ваши нынче дома?
А двери все у вас затворены?
Да вам-то что? К чему вопросы эти?
К тому, что вы ограблены, синьор.
Вставайте же скорее, одевайтесь,
Не мешкая. Вам разорвали сердце…
Утратили вы часть своей души…
Да, в этот час, в минуту эту черный
Старик-баран в объятьях душит вашу
Овечку белую. Синьор, скорее
Набатом разбудите спящих граждан,
Иначе – черт вас в деда превратит.
Скорей, скорей!