Да! Так! Вдобавок
Я острие свое намажу ядом, –
Мне лекарь продал это зелье: стоит
Конец рапиры намочить немного,
И никакие снадобья подлунной
От смерти не спасут, хотя бы только
Царапина пустила каплю крови.
Я этим ядом намочу клинок,
И легкое его прикосновенье
Ему даст смерть.
Обсудим все как надо.
Все надо взвесить: время, обстановку,
Чтоб неудачи не было, и если
В ком подозренья явятся, то лучше
Не трогать этот план. Коль не удастся
Он почему-нибудь, должны другое
Мы средство применить. Постой! Да… так!
Торжественный заклад при вашем бое
Поставим мы… Конечно, так!
Когда вас бой разгорячит и жажду
Почувствуете вы, а ты старайся,
Чтоб бой был жаркий… он попросит пить,
Я дам ему напиток, – и глотка
Довольно будет, чтоб твоей рапиры
Исправить недочет. Но тише! Идут!
Входит королева.
Что, королева, скажете!
За горем вслед идет другое горе:
Лаэрт, – твоя сестра в воде погибла.
Погибла? Как?
Где ива над водой растет, купая
В воде листву сребристую, она
Пришла туда в причудливых гирляндах
Из лютика, крапивы и ромашки,
И тех цветов, что грубо называет
Народ, а девушки зовут перстами
Покойников. Она свои венки
Повесить думала на ветках ивы,
Но ветвь сломилась. В плачущий поток
С цветами бедная упала. Платье,
Широко распустившись по воде,
Ее держало, как русалку. Пела
Она обрывки старых песен, гибель
Свою не сознавая, и казалось,
Она с водой сроднилася. Но долго
Так длиться не могло, намокло платье,
И перешла она от песней чудных
На илистое дно…
Она погибла?
Погибла! да, погибла!
В потоке много для тебя воды,
Офелия, – потоки слез излишни!
Но людям так они присущи! Стыдно,
Но плачу я. И со слезами вместе
Уйдет и слабость женская. Мой пыл
Залит потоком глупых слез. Простите
Меня, о государь!
Уходит.
Идем за ним:
С трудом я бешенство его умерил!
Теперь боюсь, чтоб снова исступленье
Не загорелось в нем. Пойдем.
Уходят.
Кладбище. Входят два могильщика с заступами и прочим.
Разве можно ее хоронить по-христиански? Ведь она сама себя отправила в царствие небесное?
Сказано тебе, – ну и копай могилу. Тело ее осмотрели, и решили, что это христианское погребение.
Не может этого быть: ведь она утопилась, не защищаясь от нападения.
Так постановили.
Должно быть, тут было самопадение: иначе невозможно. Ведь суть в том: ежели я топлюсь преднамеренно, значит, я совершаю деяние. Всякое деяние имеет три части: действие, совершение и исполнение. Значит, она утопилась преднамеренно.
Постой, душа ты моя могильщик…
Не перебивай! Вот тут вода. Хорошо. А тут – человек. Хорошо. Если человек идет к воде и топится, значит, уж хочешь не хочешь, а это так. Видишь? А если вода пойдет к нему и его потопит, так он не топится. Значит, кто не виноват в своем конце, тот не самоубийца.
Так в законе значится?
Да: это закон об исследовании смертных происшествий.
А сказать по правде, – не будь она из знати, не хоронили бы ее по-христиански.
Это верно: важные господа имеют больше права топиться и вешаться, чем все прочие христиане. Ну, за лопаты! Нет дворянства знатнее садовников, землекопов и могильщиков: продолжают ремесло Адама.
А разве он был из дворян?
Он был первый, кто обладал орудиями.
Ну, положим орудий-то у него не было.
Да ты язычник, что ли? Ты в Писание-то веришь? В Писании сказано: Адам копал. А как же он без орудий копал? А вот тебе другой вопрос. Только не ответишь складно, сознайся?
Ну, вали!
Кто строит более прочно, чем каменщик, чем корабельщик и чем плотник?
Кто строит виселицы: его сооружение тысячу жильцов переживет.
Ловко сказано! Виселица – это хорошо. А только кому она нужна? Тем, кто грешит. А ты грешишь, говоря, что она прочнее церкви. Вот за это тебя и следует на виселицу. Ну, начинай-ка снова.
Кто строит прочнее каменщика, корабельщика и плотника?
Ну, стаскивай хомут!
Я знаю!
Ну!
Не знаю!
Входят Гамлет и Горацио.
Не колоти себя по мозгам! Глупый осел скорее не пойдет от побоев. А когда тебе такой вопрос зададут, отвечай: могильщик! Жилище, что он устраивает, простоит до второго пришествия. – Сбегай-ка к Иогану и принеси мне бутылку водки.