Я стрелою помчусь
И назад возвращусь –
Не успеете ахнуть,
Арлекином точь-в-точь,
Чтобы вам тут помочь
И нечистого трахнуть.
Арлекин мой не спит;
Он на беса кричит;
Вынув меч деревянный,
Смело черта он бьет,
Ему когти стрижет –
И пропал окаянный!
Сад Оливии. Входит Себастиан.
Вот воздух, солнце светлое, земля,
Вот перстень, что она мне подарила;
Он здесь со мной, я чувствую его.
Хотя весь я окутан волшебством,
Но это не безумье. Где Антонио?
Я не нашел в гостинице его;
Но он был там: хозяин мне сказал,
Что в город он пошел меня искать.
Теперь его совет мне был бы дорог,
Как золото. Рассудок спорит с чувством.
Хоть я и почитаю все ошибкой,
А не безумьем, но дары Фортуны
Так беспримерны, так непостижимы,
Что я готов глазам своим не верить.
Мне разум говорит: один из нас
Безумным должен быть. Не я, конечно!
Да и она – в своем уме: иначе
Могла ли бы она решать дела
И слугами и домом управлять
Так рассудительно и так спокойно?
Тут где-то есть обман. Но вот она!
Входит Оливия со священником.
Прости мою поспешность! Если ты
Со мной венчаться хочешь, то пойдем:
В часовне, что недалеко отсюда,
Перед отцом духовным ты мне дашь
Святую клятву вечного союза,
И успокоится в моей груди
От страха замирающее сердце.
Он в тайне сохранит наш брак, покуда
Ты объявить о нем не пожелаешь,
И свадьбу мы отпразднуем тогда,
Как требует мой сан. Что ты мне скажешь?
Пускай он нас ведет. У алтаря
Дам клятву верности навеки я.
Идемте же. Нас Бог благословит,
И яркий свет союз наш озарит.
Перед домом Оливии. Входят шут и Фабиан.
Если ты меня любишь, покажи мне его письмо.
Любезный Фабиан, сделай мне за то другое одолжение.
Все, что пожелаешь.
Не требуй этого письма.
Иначе говоря, ты даришь мне собаку и в награду требуешь ее назад?
Входят Герцог, Виола, Курио и свита.
Друзья мои, вы люди графини Оливии?
Точно так, сударь, мы часть ее домашнего обихода.
Тебя-то я хорошо знаю. Как поживаешь, приятель?
По правде сказать, с врагами лучше, чем с друзьями.
Напротив, с друзьями жить лучше.
Нет, сударь, хуже.
Как же это так?
Да вот как: друзья хвалят меня и делают из меня осла, а враги прямо говорят, что я осел. Следственно, с врагами я научаюсь самопознанию, а друзья меня надувают. Итак, если умозаключения похожи на поцелуи и четыре отрицания составляют два утверждения, то с врагами, выходит, лучше жить, чем с друзьями.
Прекрасное рассуждение.
Нет, сударь, право нет, хоть вам и угодно быть одним из моих друзей.
От моей дружбы тебе хуже не будет: вот тебе золотой.
Сударь, это не будет двоедушием, если вы удвоите.
О, ты даешь мне дурной совет!
На этот раз, сударь, спрячьте вашу совесть в карман, и да послушаются ваша плоть и кровь моего совета!
Так и быть, согрешу двоедушием: вот тебе другой золотой.
Primo, secundo, tertio – и тогда будет ладно. Старая пословица говорит: без троицы дом не строится; такт в три четверти – веселый такт; колокол, созывающий на молитву, может вас убедить в том: он всегда звонит – динь! дон! дон!
Этой шуткой ты не выманишь больше денег из моего кармана. Но если ты доложишь графине, что я желаю с ней говорить, и приведешь ее с собой, это может снова пробудить мою щедрость.
Пусть она почивает, пока я не вернусь. Я иду, сударь. Только вы не думайте, что моя любовь к золоту есть сребролюбие. Итак, сударь, пусть ваша щедрость немного подремлет, я ее сейчас разбужу.
Уходит.
Входят Антонио и приставы.
Вот, государь, спаситель мой идет.
Его лицо знакомо мне, хотя
В последний раз его я видел черным,
Запачканным в дыму, как у вулкана.
Он капитаном был на плоскодонном,
Ничтожном корабле и так жестоко,
Так разрушительно схватился с лучшей,
Сильнейшей частью флота моего,
Что даже зависть и утраты горечь
Ему и честь, и славу воздавали.
В чем дело?
Государь, вот тот пират,
Который «Феникса», с богатым грузом
К нам плывшего из Кандии, схватил,
Вот тот, что «Тигра» взял на абордаж,
Причем племянник ваш ноги лишился,
Сейчас его на дерзком поединке
Мы здесь в одной из улиц захватили.
Он шпагу мне в защиту обнажил,
Но под конец заговорил так странно,
Что все слова его за бред я счел.
Прославленный пират, вор океана,
Какое безрассудство предало
Тебя во власть людей, которых кровью
К себе вражду навек ты приобрел?