«Неизвестному предмету любви моей это письмо и дружеский привет». Это совершенно ее слог! Ба! И печать ее: с головой Лукреция. Это графиня! Кому бы это могло быть?
Завяз с душой и телом!
...
Богам известно, я люблю!
Одну мечту лелею!
Кого люблю – я не скажу,
Признаться в том не смею!
«Признаться в том не смею!» Дальше – еще стихи… «Признаться в том не смею!..» Если бы это был ты, Мальволио!
Повесить тебя, собаку!
Я рождена повелевать
Тому, к кому душой пылаю;
Но не могу тебя назвать
И молча по тебе страдаю,
М. О. А. И.,
Кумир моей души!
Бестолковая загадка!
Чудесная девка!
«М. О. А. И., кумир моей души». Позвольте… здесь надо подумать, подумать!
Эк она его разлакомила!
Попался, соколик!
...
«Я рождена повелевать
Тому, к кому душой пылаю».
Ну, конечно, она может мне повелевать, потому что я ей служу и она моя госпожа, – это ясно для всякого здравого ума. Тут никаких затруднений нет. А конец? Что бы означал этот порядок букв? Если бы мне удалось как-нибудь приладить их ко мне! Постой! «М. О. А. И…»
Ну, разгадай-ка! Ишь, как заметался!
Борзая залаяла, как будто почуяла лисицу.
М – Мальволио. Ведь, мое имя начинается с М.
Не сказал ли я, что он нападет на след? У него удивительное чутье.
М… Но с этим не согласуется дальнейшее: должно бы стоять А, а стоит О. Ничего не получается.
Этим О, надеюсь, все и кончится.
Да, или я стану бить его, пока он не закричит: о!..
А за ним следует АИ.
Если бы у тебя был хоть один глаз позади, ты увидел бы больше стыда за собою, чем счастья впереди.
«М. О. А. И.» – это уж не так ясно, как начало; однако же, слегка переместив, можно приладить ко мне: в моем имени есть каждая из этих букв. Но вот следует проза.
(Читает.)
«Если это письмо попадет в твои руки, – обдумай. Звезда моя возвышает меня над тобою, но не бойся величия. Одни родятся великими, другие достигают величия, а иным оно само дается. Твоя судьба протягивает тебе руку. Душой и телом вцепись в свое счастье, а чтобы привыкнуть к положению, которое предстоит тебе занять, сбрось эту смиренную оболочку и предстань новым человеком. Будь груб с моим родственником, резок со слугами; рассуждай обо всем, как государственный муж; веди себя необычно. Этот совет дает тебе та, которая по тебе вздыхает. Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки, кто всегда желал тебя видеть с накрест завязанными подвязками; я говорю тебе: вспомни! Смелей! Ты можешь высоко подняться – лишь пожелай. Если же нет, оставайся навсегда дворецким, жалким слугой, недостойным коснуться перстом Фортуны. Прощай. Та, которая хотела бы поменяться с тобой положением.
Счастливая несчастливица».
Свет солнечный не яснее! Это очевидно. Я буду гордым; буду читать политические книги; я унижу сэра Тоби; очищу себя от низких знакомств; до последнего волоска стану таким, как должно. Теперь я не обманываюсь, воображение не ослепляет меня. Все указывает на то, что моя госпожа влюбилась в меня. На днях она хвалила мои желтые чулки, восхищалась моими подвязками; здесь открывается она в любви и тонким намеком заставляет меня одеваться по ее вкусу. Благодарю звезду мою – я счастлив! Я буду странен, горд, стану носить желтые чулки, накрест завязывать подвязки, как только надену чулки! Да будут благословенны боги и мое созвездие! Но вот еще приписка. (Читает.)
«Ты не можешь не догадаться, кто я. Если ты отвечаешь на мою любовь – пусть будет знаком твоя улыбка. Тебе так к лицу, когда ты улыбаешься, и потому прошу тебя, дорогой мой, любимый, улыбайся всегда в моем присутствии».
Боги! благодарю вас! Я буду улыбаться, буду делать все, что ты потребуешь!
Уходит.
Я не отдал бы своей доли в этой потехе за пенсию в десять тысяч от персидского шаха.
За такую выдумку я готов жениться на этой девке.
И я тоже готов…
И не взял бы другого приданого, кроме еще такой шутки.
И я тоже.
Мария возвращается.
Вот она, наше золото!
Сделай из меня табурет для твоих ног, если хочешь…
Или из меня.
Или прикажи мне проиграть в кости мою свободу и сделаться рабом твоим.
Или мне.
Ты погрузила его в такой сон, что, когда его видения рассеются, он непременно сойдет с ума.
Нет, скажите правду: это подействовало на него?