Кто же ее пел?
Шут Фесте, который очень забавлял отца графини Оливии. Но он, верно, где-нибудь поблизости.
Разыщите его, а пока сыграйте этот мотив.
Уходит Курио. Музыка.
Цезарио, когда полюбишь ты,
В страданьях сладких вспомни обо мне.
Как я, все любящие своенравны,
Изменчивы в движениях души.
Одно в них держится неколебимо:
То образ милой, глубоко любимой.
Что, нравится ль тебе напев?
Прекрасно!
Как эхо, раздается он в чертогах,
Где царствует любовь.
Твои слова
Прекрасно выражают чувство страсти.
Ручаюсь жизнью, – как ни молод ты,
Но ты уже искал в глазах любимой
Ответа на любовь; не так ли?
Да.
Отчасти, государь.
Ну, какова ж
Твоя любезная?
На вас похожа.
Она тебя не стоит. Молода?
Почти что ваших лет.
Стара, ей-богу!
Муж должен быть своей жены постарше:
Тогда она к себе его привяжет
И будет царствовать в его душе.
Как мы себя, Цезарио, ни хвалим,
А наши склонности не постоянней,
Капризнее гораздо и слабее,
Чем женщины любовь.
Согласен с вами.
Так избери подругу помоложе,
А иначе любовь не устоит.
Ведь женщины – как розы:
Чуть расцвела –
Уж отцвела,
И милых нет цветов!
Да, жребий их таков!
Не доцветать,
А умирать.
Их жизнь – мгновенье, слезы.
Курио возвращается с шутом.
Ну, спой-ка песнь вчерашней ночи, друг!
Заметь, Цезарио, – то песнь простая.
Крестьянки в поле, собирая хлеб
Иль кружево сплетая, молодицы
Поют ее; она не мудрена
И тешится невинностью любви,
Как в старину бывало.
Прикажете начать?
Да, пожалуйста, спой.
Смерть, скорей прилетай, прилетай
Кипарисами гроб мой обвить!
Жизнь, скорей улетай, улетай, –
Я красавицей гордой убит!
Плющом украсьте саван мой,
Посмертный мой венец!
Никто с любовию такой
Не встретит свой конец.
Нет, нежных прекрасных цветов
Не бросайте на бледный мой лоб
И в тоске не склоняйте голов
На укрывший меня черный гроб!
Чтоб было некому по мне вздыхать.
Заройте труп мой в прах!
Чтоб другу гроб мой не сыскать,
Забудьте о слезах!
Вот тебе за труд.
Тут нет труда, ваша светлость. Петь для меня – удовольствие.
Ну так возьми за удовольствие.
Пожалуй, за удовольствие рано или поздно мы должны расплачиваться.
А теперь позволь мне тебя уволить.
Да хранит тебя бог меланхолии и да сошьет тебе портной камзол из тафты с нежным отливом, ибо душа твоя – истинный опал. Людей с твоей твердостью надо бы посылать в море, где человек не знает, что его ждет, и должен быть ко всему готов; ибо когда не знаешь, куда направляешься, заходишь всего дальше. Прощайте!
Уходит.
Оставьте нас.
Курио и придворные уходят.
Цезарио, еще раз
Пойди к безмерно гордой и жестокой,
Скажи ей, что моя любовь над миром
Возносится, как небо над землей:
Владений жалких вовсе ей не надо.
Скажи, что все дары судьбы, богатства,
Ей счастьем данные, в моих глазах
Ничтожны, как случайная удача.
Лишь царственное чудо красоты,
Которое природа в ней явила,
Влечет к себе мой дух неудержимо.
Но если, добрый герцог мой, не может
Она любить вас?
Такой ответ
Не принимаю я.
Принять должны вы.
Положим, девушка влюбилась в вас –
Такая, может быть, и есть на свете –
И сердце ноет у нее по вас,
Как ваше по Оливии; положим,
Что вы не можете ее любить,
Что вы ей это говорите, – что ж,
Ответ ваш не должна ль она принять?
Грудь женщины не вынесет той бури
И урагана страсти, что в моем
Грохочет сердце; женщины душа
Мала, чтобы вместить в себе так много.
Они непостоянны; их любовь
Желаньем только может называться;
Она в крови у них, а не в душе,
И вслед за ней отягощают сердце
И пресыщение, и тошнота.
Моя ж, как море, голодна любовь –
Ее насытить трудно! Не равняй
Мою к Оливии любовь с любовью,
Что может женщина ко мне питать!
Однако же, я знаю…
Что ты знаешь?
Скажи.
Мне слишком хорошо известно,
Как женщины способны полюбить.
Их сердце так же верно, как и наше.
Дочь моего родителя любила,
Как, может быть, я полюбил бы вас,
Когда бы слабой женщиною был.
А как же дальше жизнь ее сложилась?
Вся жизнь ее – пустой листок, мой герцог;
Она ни слова о своей любви
Не проронила, тайну охраняя;
И тайна, как червяк, в цветке сокрытый,
Питалась пурпуром ее ланит.
Задумчива, бледна, в тоске глубокой,
Как памятник великого терпенья,
Иссеченный на камне гробовом,
Она в печали только улыбалась.
Иль это не любовь? Конечно, нам,
Мужчинам, легче говорить и клясться.
Да, наши обещанья выше воли:
Велики в клятвах мы, в любви – ничтожны.