Стена подымает руку с растопыренными пальцами.
Благодарю тебя, о добрая стена!
Да сохранит тебя Зевес от поврежденья!
Но что я вижу? О, Тисба мне не видна!
Ты, злобная стена, лишаешь наслажденья.
Да будут прокляты все камешки твои
За то, что рушила надежды ты мои!»
Мне кажется, что стена, если она способна чувствовать, должна бы ответить ему такими же проклятиями.
Нет, государь, поистине она не должна этого делать. «Надежды ты мои!» После этих слов начинается роль Тисбы. Теперь она входит – и я замечаю ее сквозь эту стену. Вы увидите, что все будет точь-в-точь, как я говорю. Вот она приближается.
Входит Тисба.
«Как часто ты, стена, слезам моим внимала
О том, что разлучен со мною мой Пирам!
Губами алыми как часто целовала
Я камешки твои с известкой по краям!»
«О, вижу голос я! Я к щелке приложуся:
Услышу, может быть, Тисбы моей черты.
Тисба!»
«О милый мой! ты милый, – я клянуся!
Я думаю, что так?»
«Что хочешь, думай ты.
Любовию твоей я избран – и измена
Мне неизвестна, как Лимандру, о Тисба!»
«А я тебе верна до гроба, как Елена!»
«Верней ли Прокрусе бывал Шафал, Тисба?»
«Как Прокрусе Шафал, так я верна тебе!»
«Поцеловать меня сквозь стену потрудися».
«Я не уста твои целую, а дыру!»
«Ну, хочешь ли идти со мной на холм Ниниса?»
«Сейчас туда иду, иль пусть скорей умру!»
Пирам и Тисба уходят.
«Узнайте: я, стена, исполнила долг свой,
А потому стена идет теперь домой».
Уходит.
Теперь стена, разделявшая двух соседей, уничтожена.
Что ж иначе делать, государь, с такими стенами, которые так дерзки, что слушают, не предостерегая?
Вот самый глупый набор слов, который я когда-либо слышала!
Лучшие зрелища этого рода не более, как тени, и худшие не будут хуже, если им поможет воображение.
Так для этого нужно ваше воображение, а не их.
Если мы не вообразим о них ничего хуже того, что они воображают сами о себе, то они могут показаться отличными актерами. Вот идут сюда два благородных зверя: луна и лев.
Входят Лев и Луна.
«Сударыни, в коих все чувства столько тонки,
Что их тревожат и ничтожные мышонки,
Вы, может быть, теперь здесь все б затрепетали,
Когда бы точно льва рев дикий услыхали;
Но знайте: я не лев, не львица по натуре –
Нет, я Бурав, столяр, и лев по львиной шкуре;
Но если б я был лев и вдруг пришел сюда,
Тогда, действительно, была бы вам беда!»
Вот премилое и пресовестливое животное!
Самое доброе животное, государь, которое я когда-либо видел.
Этот лев – настоящая лисица по своему мужеству.
Правда – и настоящий гусь по своему благоразумию.
Не совсем так, государь, так как его мужество не может победить его благоразумие, а лисица побеждает гуся.
Впрочем, я уверен, что и его благоразумие не может победить его мужество, как гусь не может победить лисицу. Но довольно: оставим его с его благоразумием и послушанием. Что скажет нам луна?
«Двурогую луну фонарь сей представляет…»
Ему бы следовало иметь рога на лбу.
Да ведь это не новая луна, и рога исчезли в полнолуние.
«Двурогую луну фонарь сей представляет;
А я тот человек, в луне что обитает!»
Вот в чем главная ошибка: человек должен был влезть в фонарь; иначе как же он может представлять человека на луне?
Он не решился влезть туда из-за свечки: видите, как она нагорела!
Мне наскучила эта луна; я бы хотела, чтобы наступило новолуние.
Судя по умственной слабости этой луны, кажется, что она на ущербе; но учтивость и справедливость требуют, чтобы мы дождались, пока она совершит свое течение.
Продолжай, луна!
Все, что я имею сказать, состоит в том, что этот фонарь есть луна, а я – человек на луне; что этот терновый куст – мой терновый куст, а эта собака – моя собака.
По-настоящему все это должно быть в фонаре, потому что все это находится на луне. Но тише! Вот идет Тисба.
Входит Тисба.
«А, вот могила старого Ниниса!
Но где же мой возлюбленный?»
«О-о!!»
Лев рычит, а Тисба убегает и роняет накидку.
Славно рычишь, лев!
Славно бегаешь, Тисба!
Славно светишь, луна! Право, луна светит с необыкновенною ловкостью.