О, мой милый. Не видать тебе теперь шести пенсов в день. А ведь ты бы их получал! Повесьте меня, если бы герцог не назначил ему по шести пенсов в день за исполнение роли Пирама, – и то было бы вполне заслуженно. Шесть пенсов в день за Пирама или ничего!
Входит Основа.
Где они, мои голубчики? Где они, мои милые?
Основа! О прекраснейший день! О счастливейший час!
Друзья, я могу рассказать вам чудеса, но не спрашивайте у меня какие, потому что если я вам расскажу, то я не буду истинный афинянин. Я расскажу вам все точь-в-точь, как случилось.
Говори, говори, любезный Основа.
Ни слова обо мне. Все, что я скажу вам теперь, это то, что герцог кончил обедать. Надевайте ваши костюмы, прикрепляйте крепкие шнурки к бородам и новые ленты к башмакам. А затем отправляйтесь во дворец. Пусть всякий хорошенько затвердит свою роль, ибо – коротко и ясно – наша пьеса будет представлена. Пусть Тисба на всякий случай наденет чистое белье; да смотрите, чтобы тот, кто будет играть льва, не вздумал остричь себе ногти: он должен выставить их напоказ как львиные когти! Да еще, разлюбезные мои актеры, не наешьтесь луку или чесноку, потому что дыхание ваше должно быть приятно. Я не сомневаюсь, что нас похвалят за нашу комедию. Довольно разговоров. Отправляйтесь. Марш!
Все уходят.
Афины. Комната во дворце Тезея.
Входят Тезей, Ипполита, Филострат, придворные и свита.
Как странны, о Тезей, рассказы их!
Да, странностей в рассказах этих больше,
Чем истины. Но не поверю я
Волшебным глупостям и старым басням.
Влюбленные, равно как и безумцы,
Имеют все такой кипучий мозг,
Столь пылкую фантазию, что часто
Им кажется за истину такое,
Чего никак смысл здравый не поймет.
Безумный, и влюбленный, и поэт
Составлены все из воображенья.
Один – и это сумасшедший – видит
Вокруг себя такую тьму чертей,
Что не вместил бы их и ад обширный.
А кто влюблен – такой же сумасшедший:
Он на челе цыганки смуглой зрит
Елены красоту. Поэта взор,
Пылающий безумием чудесным,
То на землю, блистая, упадает,
То от земли стремится к небесам.
Потом, пока его воображенье
Безвестные предметы облекает
В одежду форм, поэт своим пером
Торжественно их все осуществляет
И своему воздушному ничто
Жилище он и место назначает.
Да, сильное воображенье часто
Проказит так, что ежели оно
Помыслит лишь о радости – тотчас же
Перед собой оно как будто видит
И вестника той радости, – а ночью
Оно в себе рождает ложный страх
И куст легко медведем почитает.
Однако в их рассказах обо всем,
Что в эту ночь случилось, в превращенье
Их умственных способностей и чувств,
Есть не одна игра воображенья.
Хоть это все достойно удивленья,
Но к истине подходит очень близко.
Входят Лизандер, Деметрий, Гермия и Елена.
А, вот идут влюбленные! Полны
Веселия и радости они!
Мои друзья, пускай любовь и радость
Сопутствуют вам в жизни.
Государь!
Пусть более, чем нам, утехи, радость
Сопутствуют вам в царственных прогулках,
И за столом, и в светлых сновиденьях!
Посмотрим-ка, какие развлеченья
И пляски нам предложит Филострат,
Чтобы убить трехчасовую вечность
Меж ужином и часом сна ночного?
Но где же он, наш устроитель празднеств?
Что в этот день нам приготовил он?
Комедией какой-нибудь нельзя ли
Тоску часов тяжелых облегчить?
Где Филострат?
Я здесь, Тезей могучий!
Скажи, какие же увеселенья
Ты нынче вечером предложишь нам:
Комедию иль музыку какую?
Как обмануть ленивые часы,
Когда у нас не будет развлечений?
Вот список приготовленных забав,
Что будет, государь, тебе угодно
Из них избрать? С чего велишь начать?
(Подает бумагу.)
«Сражение кентавров. Будет петь
Афинский евнух и играть на арфе».
Не нужно. Я рассказывал об этом
Моей жене, во славу Геркулеса.
«Как пьяные вакханки растерзали
В час бешенства фракийского певца».
Старо – и я уж это слышал раз,
Когда из Фив с победой возвратился.
«Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти,
Постигнувшей науку в нищете».
Презлая тут и тонкая сатира:
На брачном торжестве ей места нет!
«Тягучая, краткая сцена Пирама,
Истинно траги-веселая драма».
Траги-веселая, тягучая притом,
И краткая! Да это лед горячий
И черный снег! Ну, как согласовать
Все эти несогласья?
Государь,
Во всей пиесе этой, может быть,
Каких-нибудь слов десять. Я не знаю
Другой пиесы столь короткой, – но,
Мой государь, и эти десять слов
В ней лишние. Вот отчего она
Тягучая, хоть краткая пиеса.
В ней слова нет на месте; нет актера,
Хоть крошечку способного. Она
Трагической пиесой названа
Лишь потому, что в ней лишает жизни
Себя Пирам; но, признаюсь, когда
Я видел репетицию пиесы,
Глаза мои слезами наполнялись,
И громкий смех едва ли заставлял
Когда-нибудь лить слезы веселее.
А кто ж актеры в ней?
Мастеровые,
Которые мозольными руками
Работают в Афинах. В первый раз
Сегодня ум их в действии: они
Неопытную память нагрузили
В день вашего супружества пиесой.