Простите, государь!
Лизандер и прочие становятся на колени перед Тезеем.
Прошу всех встать.
Я знаю, что соперники вы оба:
Откуда же согласие такое
Между двумя врагами? Отчего
Так ненависть от страха далека,
Что с ненавистью спит и не боится.
Что дух вражды над ними?
Государь!
Я нахожусь в каком-то полусне
И отвечать вам буду с удивленьем.
Но я клянусь, что не могу сказать вам
С подробностью, как я попал сюда.
Мне кажется – желал бы вам сказать
Всю истину – теперь припоминаю,
Как это все случилось… точно так!
Я с Гермией пришел сюда: хотели
Мы из Афин бежать, чтоб скрыть себя
От строгости афинского закона.
Довольно, о, довольно! Государь,
Вы слышали? Довольно! Я зову
Закон, закон на головы виновных.
Они бежать хотели. О, Деметрий,
Они чрез то хотели нас лишить:
Тебя – жены, меня – законной воли
Женить тебя на дочери моей!
Мой государь, прекрасная Елена
Открыла мне намерение их
Бежать и здесь пока в лесу укрыться.
Я в бешенстве последовал за ними;
Прекрасную ж Елену повлекла
За мной любовь. Но, добрый государь,
Не знаю я, какой чудесной силой –
А сила здесь какая-то была –
Вдруг к Гермии любовь моя исчезла,
Растаяла внезапно, будто снег –
И я теперь о ней припоминаю
Как о пустой игрушке, о которой
Безумствовал я в детстве. Вся любовь
И все, что есть святого в этом сердце,
Принадлежат теперь одной Елене:
Она одна – предмет и радость глаз!
С ней, государь, я обручен был прежде,
Чем увидал я Гермию; потом,
Как будто бы в болезни, эта пища
Мне сделалась несносною; теперь же
Я, как больной в своем выздоровленье,
Вновь получил естественный мой вкус.
Теперь ее люблю, ее ищу,
Теперь о ней вздыхаю и хочу
Я верным ей остаться до могилы!
Прекрасные четы, я очень счастлив,
Что встретил вас. Но после обо всем
Расскажете вы нам. Тебе, Эгей,
Придется подчиниться нашей воле.
Пусть с нами вместе эти две четы
В одном навек соединятся храме.
Но утро уж почти прошло, и мы
Намеренье охотиться отложим.
Отправимся в Афины. Три и три!
О, праздник наш великолепен будет!
Пойдем же, Ипполита!
Тезей, Ипполита, Эгей и свита уходят.
Это все
Мне кажется столь бледным и неясным.
Как абрис гор, столь сходных с облаками.
Мне кажется, что я на все смотрю
Раздельными глазами: предо мною
Двоится все.
Я то же ощущаю:
Мне кажется, что будто я нашла
Деметрия, как камень дорогой,
Который мой, а вместе и не мой!
Я думаю, что все мы спим и бредим.
Но не был ли здесь герцог? За собой
Он нам идти не приказал ли?
Да,
И мой отец был с ним.
И Ипполита.
Он нам велел идти за ним во храм.
Так, стало быть, не спим! Итак, пойдемте
За герцогом скорее и расскажем
Дорогою друг другу наши сны.
Уходят.
(просыпаясь)
Когда придет моя очередь, позовите меня – и я буду отвечать. Мне надо говорить тотчас после этих слов: «Мой прекраснейший Пирам!» Эй! Го-го! Питер Пигва! Флейта – мастер раздувальных мехов! Рыло – медник! Выдра! Господи помилуй! Они все улизнули и оставили меня спящим. Я видел престранный сон. Мне снилось… не хватит человеческого ума, чтоб рассказать, какой это был сон. Осел тот человек, который попробует объяснить этот сон. Мне казалось, что я был… Никто на свете не может сказать, что мне казалось! Мне казалось, что я был… мне казалось, что у меня была… но был бы пестрым шутом тот человек, который бы осмелился сказать, что мне казалось! Глаз человеческий не слыхал, ухо человеческое не видало, рука человеческая неспособна схватить, язык человеческий неспособен понять, а сердце человеческое неспособно выразить, что такое был мой сон! Я попрошу Питера Пигву написать балладу на этот сон. Эту балладу назовут «Сном Основы», потому что в этом сне нет никакой основы. Я пропою эту балладу перед герцогом, в самом конце пьесы. Может быть, чтобы придать ей более приятности, я пропою ее сразу после смерти Тисбы.
Уходит.
Афины. Комната в доме Пигвы. Входят Пигва, Флейта, Рыло и Выдра.
Послали ли в дом Основы? Вернулся ли он домой?
О нем нет и слуху. Без сомненья, его унесла нечистая сила.
Если он не воротится, то наша пьеса пропала. Без него она не может идти – не правда ли?
Невозможно! Кроме него не найдется во всех Афинах человека, который был бы способен исполнить роль Пирама.
Скажу прямо: это самый умный человек из всех афинских мастеровых.
Да, и вместе с тем самый красивый мужчина. Он истинный любовник, по приятности своего голоса.
Скажите лучше: истинный образец совершенства. А то: любовник! Вот, подумаешь, невидаль!
Входит Бурав.
Друзья, герцог возвращается из храма: там же обвенчались еще две-три знатные парочки. Если пьеса пойдет, то наша судьба обеспечена.