Огонь сейчас будет готов, и потому, добрый Грумио, новостей!
Ну, «Джек малый, эй, малый!» – новостей будет сколько хочешь.
Полно, брось, надувало ты этакий!
Ну, раздуй огонь, а то меня ужасно продуло. Где повар? Поспел ли ужин, выметен ли дом, усыпан ли пол тростником, снята ли паутина, прислуга одета ли в новое платье, в белые чулки, у каждого ли служащего есть свой свадебный наряд? Все ли кубки и стаканы чисты внутри и снаружи? Постланы ли скатерти, все ли в порядке?
Все в порядке. А теперь, прошу тебя, новости.
Во-первых, да будет тебе известно, что лошадь моя устала, а хозяин с хозяйкой шлепнули.
Друг друга?
С седел в грязь, и получилась целая история.
Не тяни, добрый Грумио.
Потяни-ка ухо.
Вот тебе.
Вот тебе.
Это называется почувствовать историю, а не услышать историю.
Потому это и называется чувствительной историей. А затрещиной этой я постучался в ваше ухо и попросил внимания. Ну, я начинаю. Imprimis, мы спускались с грязного пригорка, причем хозяин сидел позади хозяйки…
Оба на одной лошади?
А тебе что до этого?
Не мне, а лошади.
Так ты и рассказывай историю; а если бы ты не перебивал меня, – ты бы услышал, как ее лошадь упала и она очутилась под лошадью; услышал бы ты, в каком грязном месте это происходило, как она вся перемазалась, как он оставил ее лежать под лошадью, а сам бросился бить меня за то, что ее лошадь споткнулась, как она похлюпала по грязи, чтобы оттащить его от меня, как он ругался, как она упрашивала, она, которая никогда раньше ни о чем не просила; как я кричал, как лошади убежали, как у него оборвалась уздечка, а я потерял подпругу, – и много еще достопамятных вещей не услышишь; они умрут в забвении, а ты сойдешь в могилу невеждой.
По всему выходит, что он еще больший упрямец, чем она.
Да, да, ты и самый задорный из вашей братии скоро это увидите, когда он приедет домой. Но что же это я все рассказываю? Зови сюда Нетеньела, Джозефа, Никласа, Филиппа, Уолтера, Шугарсапа и всех остальных. Пусть они поглаже причешутся, вычистят свои ливреи, подвяжутся, как полагается, пусть при встрече опустятся на левое колено и не вздумают прикоснуться к волоску в хвосте лошади раньше, чем не поцелуют ему руку. Все они готовы?
Все готовы.
Зови их сюда.
Эй вы там, слышите? Вы должны встретить хозяина, чтобы у хозяйки получилось понятие.
Она имеет свое собственное.
Кто же этого не знает?
Ты, раз ты собираешь народ, чтоб привести ее в понятие.
Я собираю их, чтобы выполнить долг.
Она сюда не в долг занимать приедет.
Входят четверо или пятеро слуг.
Милости просим, Грумио.
Как поживаешь, Грумио?
Ну что, Грумио?
Дружище Грумио!
Вас милости просим. Как вы поживаете? – А вы что? – Вы, дружище? – Ну, и довольно для встречи! Как, лихие товарищи, все ли у вас готово? Всякая ли вещь в порядке?
Все вещи готовы. Близко ли хозяин?
Рукой подать, наверное, уже спешился. А потому… Черта с два! Тише! Я слышу хозяина.
Входят Петручио и Катарина.
Где ж эти черти? Ни души в воротах.
Ни стремя поддержать, ни взять коней!
Где Грегори, Нетеньел, Филипп?
Я здесь. – Я здесь. – Я здесь. – Я здесь!
Я здесь, я здесь, я здесь, я здесь.
Вот неотесанные-то болваны!
Как! Ни внимательности, ни старанья?
Где тот дурак, что послан был вперед?
Я здесь. Дурак такой же, как и был.
Вы деревенщина, тупой поганец!
Не в парке ли наказывал я встретить
И взять с собою всех этих бродяг?
У Нетеньела куртка не готова,
У Гебриэла не крепки подметки,
У Питера не вычернена шляпа,
У Уолтера же шпага без ножен.
В порядке Грегори, Адам и Ролф,
А остальные – нищенская рвань.
Но все сюда вас встретить собрались.
Ну, негодяи, ужинать скорее!
Уходят слуги.
(Напевая.)
«Где жизнь, что прежде я живал?»
Где эти? – Сядь же, Кет, и будь хозяйкой.
Уф! Уф! Уф! Уф!
Входят слуги с ужином.
Ну, скоро ль? Эй! Будь веселее, Кет! –
Снимайте сапоги.
Живей, собаки!
(Поет.)
«Жил серый некогда монах,
И все бродил он в тех местах».
Мерзавец, ты мне ногу своротил!
Вот получай, чтоб не сломал другую!
(Бьет его.)
Кет, веселей гляди! – Воды мне! Эй!
Что пес Троил? – Идите кто-нибудь
Кузена Фердинанда позовите! –
Вы познакомьтесь, Кет, с ним, поцелуйтесь.
Где туфли? – Что же, воду нам дадите?