Нет.
Да.
Нет, говорю я.
Я говорю, да.
Нет, нет, они не сделали бы этого.
Да, они сделали.
Клянусь Юпитером, нет.
Клянусь Юноной, да.
Они б не смели,
И не могли б, и не желали б. Хуже
Убийства – так почтеньем пренебречь.
Но расскажи хоть в нескольких словах,
Как заслужил ты это наказанье,
От нас быв послан?
Я, прибыв сюда,
От вашего величества посланье
Вручил, но только я успел подняться
С колен, другой гонец, весь запыхавшись,
Запыленный, в поту, едва дыша,
От Гонерильи им привез привет.
Приняв письмо, сейчас без промедленья
Они его прочли и, прочитавши,
Созвали дворню, сели на коней,
А мне велели следовать за ними
И ждать ответа, – взгляд был нелюбезен.
Здесь снова встретил я тогда гонца,
Что мне, казалось, перебил дорогу.
То был как раз тот малый, что недавно
Так вашему величеству грубил.
Забыв благоразумье, я напал, –
Он поднял крик со страха на весь двор.
Ваш сын и дочь нашли, что мой проступок
Стыда такого стоит.
Зима еще не прошла, если гуси летят в эту сторону.
Лохмотья на плечах, –
Семейка не глядит;
Тугой кошель в руках, –
Семейка лебезит.
У счастья – старой девки –
Для нищих – лишь издевки.По всему видно, что от дочек столько ты невзгод натерпишься, что и в год не сочтешь.
Вздымаются до сердца эти спазмы;
Hysterica passio! Вниз, недуг!
Там твое место. Где же эта дочь?
У графа здесь она.
Останьтесь здесь.
Уходит.
А больше вас ничем не оскорбляли?
Ничем.
А что ж при короле так мало свиты?
Вот за такой вопрос посадить тебя в колодки стоило бы.
Почему, шут?
Отдать тебя в ученье муравью, чтоб ты знал, что зимой не работают. Только слепые носами тычутся вместо того, чтобы глазами смотреть. А нос посажен для того, чтобы нюхать, чем воняет. Брось хвататься за колесо, которое под гору катится: так только шею сломаешь; но, когда такая громада вверх идет, и тебя может вытянуть. Если тебе какой умный даст лучший совет, верни мой обратно. Я хотел бы, чтобы только плуты им пользовались, раз его дурак дает.
Кто в службе знает лишь расчет
И служит напоказ, –
Сбежит, как только дождь пойдет,
И в бурю бросит нас.
Я остаюсь, дурак, все тут,
А умники ушли.
За глупых умники идут,
Но шут – не плут, ни-ни.
Где научился ты этому, дурак?
Не в колодках сидя, дурак.
Входят Лир и Глостер.
Не могут говорить? Больны? Устали?
Ночь провели в дороге? Отговорки!
Все это на уклончивость похоже.
Поди спроси еще раз.
Мой король,
Вы знаете, какой горячий нрав
У герцога. Нельзя ему перечить
В его поступках.
Проклятье! Мщенье! Смерть и мор!
Горячий нрав? Горяч? Как? Глостер, Глостер,
Мне надо видеть Корнуола с женою.
Я передал ему желанье ваше.
Ты передал! Ты понял ли меня?
Я понимаю.
Король желает говорить с Корнуолом.
Отец желает дочь свою увидеть.
Ты передал им это? Жизнь и кровь!
Горячка – герцог? Так скажи горячке. –
Нет, не теперь… Быть может, болен он,
Больной же может и пренебрегать
Обязанностями людей здоровых.
Когда больны, собой мы не владеем,
И дух в плену у тела. Воздержусь.
Я с волей бы сильнейшей разошелся,
К больному применяя те же мерки,
Что и к здоровому.
(Глядя на Кента.)
Зачем же он
Сидит в колодках? Это убеждает,
Что герцога отсутствие – не боле,
Как лишь уловка. Возвратить слугу!
Скажи сейчас же герцогу с женой,
Что видеть их хочу. Прийти немедля.
У их дверей забью я в барабан,
Пока не сдохнет сон.
Дай Бог, чтоб кончилось добром.
Уходит.
О сердце, не стучи! Спокойней бейся!
Крикни ему, дяденька, как стряпуха говорила угрям, которых живыми клала в тесто; она стукнет их по голове скалкой и приговаривает: «Спокойнее, повесы, спокойнее!» Это у нее был брат, который из любви к своей лошади кормил ее сеном с маслом.
Входят Корнуол, Регана, Глостер и слуги.
День добрый вам.
Привет вам, государь.
Кента освобождают.
Я рада видеть вас.
Я думаю – и знаю, почему
Я должен думать так. Не будь ты рада,
Я б развелся с могилой, что хранит
Прелюбодейку-мать.
(Кенту.)
Свободны вы?
Потом об этом. – Милая Регана,
Твоя сестрица – дрянь. Ее жестокость
Мне сердце растерзала, словно коршун.
Слов не найду сказать. Ты не поверишь,
Как черств характер у нее, Регана!
Сэр, удержитесь. Допущу скорее,
Что вы заслуг ее не оценили,
А не она забыла долг.
Как это?
Я не могу подумать, чтоб сестра
Против обязанностей погрешила.
Обуздывала, может, вашу свиту, –
Намеренье благое: порицанью
Не подлежит нисколько.