Уходят Гремио и Гортензио.
Возможно ли, скажите мне на милость,
Чтоб вами вдруг любовь так овладела?
Когда бы на себе не испытал,
Я этому и сам бы не поверил.
Покуда праздно я глядел вокруг,
Из этой праздности любовь родилась.
Теперь я откровенно признаюсь, –
Тебе откроюсь я, ты дорог мне,
Как Анна карфагенской королеве, –
Сгораю, Транио, умру, погибну,
Коль этой скромной девы не добуду.
Совет дай, Транио, – ты, знаю, можешь!
Приди на помощь мне, – ты, знаю, хочешь.
Теперь не время, сударь, вас бранить:
Любовь из сердца бранью не изгонишь.
Коль влюблены, осталось лишь одно:
«Redime te captum quam queas minimo».
Спасибо. Продолжай. Приятно слышать.
Твои советы в остальном помогут.
На девушку смотрели вы так пылко,
Что не заметили, в чем суть-то дела.
Я зрел ее прелестную красу.
Как дочь Агенора, она прекрасна,
Когда Юпитер перед ней склонился,
Коленами лобзая критский берег.
И больше ничего? А вы слыхали,
Как подняла такой сестрица шум,
Что прямо нестерпимо было слушать?
Коралловые губы шевелились,
Дыханье в воздух ароматы слало.
Прекрасно, свято все казалось в ней!
Ну, выведем его из столбняка. –
Очнитесь, сударь. Если уж влюбились,
Так надо девушку добыть. Понятно?
Ведь старшая сестра – такая ведьма,
Что с рук пока отец ее не сплавит,
В девицах милой вашей быть придется;
А потому и запер он ее,
Чтоб слишком женихи не докучали.
Ах, Транио, жесток ее родитель!
А ты заметил? Озабочен он
Найти наставника для воспитанья.
Заметил, сударь. И кой-что придумал.
Я тоже.
Так. Позвольте руку, сударь.
По-видимому, в мыслях мы сошлись.
Скажи сначала ты.
Хотели б вы
В наставники попасть к девице этой –
Вот ваша мысль!
Ты думаешь, возможно?
Никак. Кто ж будет вашу роль играть,
Кто будет в Падуе Винченцио сыном?
Кто будет дом вести и заниматься,
Звать земляков и по гостям ходить?
Ну, basta, перестань: я все придумал.
Нас ни в одном дому ведь не видали,
По лицам же не так легко узнать,
Кто барин, кто слуга. Будь мною, Транио,
И как хозяин заменяй меня.
Смотри за слугами, веди хозяйство,
А я прикинусь бедняком из Пизы,
Иль из Неаполя, иль флорентинцем.
Ну, сказано и сделано. Разденься,
Возьми мою цветную шляпу, плащ.
Бьонделло будет при тебе слугою.
Но я сперва язык ему свяжу.
То воля ваша.
Они обмениваются платьем.
Конечно, сударь, – было б вам угодно,
А я обязан вам послушным быть.
Наказывал отец ваш при отъезде:
«Услужлив к сыну будь». Так говорил он,
Хотя в другом он смысле понимал, –
И я охотно сделаюсь Люченцио,
Затем что очень я люблю Люченцио.
И потому, что сам Люченцио любит,
Рабом я сделаюсь, чтоб ту добыть,
Чей взор сковал мне раненые очи. –
Вот и мошенник наш!
Входит Бьонделло.
Где вы шатались?
Где я шатался? Это что! А где вы сами шатались? Что, хозяин, мой товарищ Транио украл у вас платье или вы у него? Или оба один у другого? Скажите на милость, что это за новости?
Сюда, негодный. Шутки неуместны,
Сообразуйтесь с положеньем дел.
Товарищ ваш, чтоб жизнь мою спасти,
Взял на себя мой внешний вид и платье,
А я для избавленья взял его.
Лишь на берег сошел, убил я в драке
Здесь человека и боюсь суда.
Вам поручаю быть ему слугой.
А сам для безопасности уеду.
Вы поняли?
Я, сударь? Ни черта.
Вы имя Транио теперь забудьте.
В Люченцио он обратился весь.
Тем лучше для него. Я сам не прочь бы.
А я-то, милый, ведь о чем стараюсь?
Добиться младшей дочери Баптисты!
Так для хозяина, не для меня же.
Почтительней со мной на людях будьте.
Я тот же Транио, когда вдвоем!
Но при других я – барин ваш Люченцио.
Ну идем, Транио. Осталась еще одна вещь, которую ты должен исполнить. Ты должен сделаться одним из этих вздыхателей. Спросишь почему? Отвечу, что у меня на это есть веские причины.
Уходят.
Актеры наверху говорят.
Милорд, вы дремлете! Вам не до пьесы.
Нет, нет, клянусь святой Анной. Отменная штука, право. Долго она еще будет продолжаться?
Лишь началась, милорд.
Совершенно замечательная штука, сударыня мадам! Только бы скорей кончалась.
(Садится и смотрит.)
Падуя. Перед домом Гортензио. Входят Петручио и его слуга Грумио.
Я распростился временно с Вероной,
Чтобы друзей здесь в Падуе увидеть,
Особенно испытанного друга
Гортензио. Да вот и дом его.
Ну, Грумио, мошенник, стукни, слышишь!
Стукнуть, сударь? Чтобы я стукнул? Как же можно так злоупотреблять вашей милостью?