Но, ради Бога, объясни, в чем дело.
Не стоит слишком утруждать себя.
Пускай его причуды так идут,
Как им велит безумье.
Возвращается Лир.
Как! Половины свиты сразу нет!
А две недели не прошли!
В чем дело?
Скажу тебе.
(Гонерилье.)
О смерть и жизнь! Стыжусь,
Что мужество во мне ты расшатала,
И эти слезы, что невольно льются,
Ты вызвала. Тьма на тебя и вихрь!
Пускай удар отцовского проклятья
Все чувства поразит в тебе! Глаза
Дурацкие, что плачете, вас вырву
И выброшу так, чтоб от вашей влаги
Размокла глина. До чего дошло!
Пусть так, – но у меня еще есть дочь;
Она – добра, заботлива, я знаю;
Узнав о подвигах твоих, ногтями
Лицо тебе, волчица, раздерет.
Постой, еще верну себе я сан,
Который сбросил я, ты думала, навеки.
Уходят Лир, Кент и приближенные.
Вы слышите, милорд?
Мне трудно быть пристрастным, Гонерилья,
Как ни люблю вас…
Прошу вас, не волнуйтесь. Где же Освальд?
(Шуту.)
Вы плут, не шут, – за господином вслед!
Дяденька Лир, дяденька Лир, подожди: захвати шута с собой.
Как пленная лисица,
Так дочь-девица
Для драки лишь годится.
Шлыку с веревкой свиться, –
А вслед дурак стремится.
Уходит.
Придумано неплохо: сотня стражей!
Вот было бы разумно предоставить
Ему сто рыцарей, чтоб всяким бредням,
Капризам, ссорам, мелким недовольствам, –
Что слабоумье старика рождает, –
Они поддержкою могли служить
И нас держали в страхе. – Где же Освальд?
Преувеличен страх.
Предпочитаю
Заранее бояться, чтоб потом
Без страха быть. Отца я знаю сердце.
Я написала обо всем сестре;
Увидим, будет ли она держать
Его со свитой после…
Входит Освальд.
Вот и Освальд.
Ну что же, написали вы письмо?
Так точно.
Кого-нибудь возьмите и – в дорогу.
Скажите ей о наших опасеньях
И от себя прибавьте, что хотите,
Для подкрепленья. Ну, счастливый путь,
И поскорей обратно.
Уходит Освальд.
Нет, милорд.
Конечно, вашей мягкости молочной
Не осуждаю, но простите, чаще
За недостаток мудрости хулят,
Чем хвалят вас за мягкость.
Не знаю, видите ль вы далеко;
Для лучшего добро сгубить легко.
Но ведь…
Ну, там посмотрим.
Уходят.
Двор перед замком герцога Альбани. Входят Лир, Кент и шут.
Идите с этими письмами в Глостер. Не говорите ничего моей дочери о том, что вам известно, пока она вас не спросит относительно письма. Если вы не приложите стараний и не поторопитесь, я там буду раньше вас.
Спать не буду, милорд, пока не передам вашего письма.
Уходит.
Если б у человека ум был в пятках, рисковали бы вы его натрудить?
Да, дружок.
Ну, так развеселись, пожалуйста; твоему остроумию не придется разгуливать попросту в туфлях.
Ха-ха-ха!
Вот увидишь, другая дочка обойдется с тобою со свойственной ей ласковостью, хоть они и похожи друг на друга, как дикое яблоко на садовое; но что я знаю, то знаю.
А что же ты знаешь, дружок?
По вкусу одна похожа на другую, как дикое яблоко на дикое яблоко. Можешь ты сказать, почему нос посажен посреди лица?
Нет.
Чтобы около носу с двух сторон было посажено по глазу – чего не донюхаешь, можно досмотреть.
Я был несправедлив к ней…
А можешь ты сказать, как устрица делает свою раковину?
Нет.
И я тоже не могу. Но я могу сказать, зачем улитка делает себе дом.
Зачем?
Затем, чтобы прятать туда свою голову; ведь она не отдает его своим дочерям, а высовывает рога из домика.
Я забуду свою природу. – Такой ласковый отец! – Лошади готовы?
Твои ослы пошли за ними. А вот очень просто отгадать, почему в семи звездах всего семь звезд.
Потому что их не восемь?
Совершенно верно. Из тебя вышел бы хороший шут.
Силою отослать! Чудовище неблагодарности!
Если бы ты взял на себя мое шутовство, дяденька, я бы бил тебя, зачем ты состарился раньше времени.
Как так?
Ты не должен был стариться, пока ума не нажил.
Не дай сойти с ума, благое небо.
Дай сил. Я не хочу сходить с ума.
Входит придворный.
Ну что, готовы лошади?
Готовы.
Идем, дружок.