Да? По-твоему, так?
Умоляю вас, простите меня, милорд, если я ошибаюсь. Но мой долг не позволяет мне молчать о том, в чем я вижу оскорбление вашему величеству.
Ты только напоминаешь мне то, что мне самому приходило в голову. Я и сам последнее время замечал некоторую нерадивость, но я склонен был скорее винить мою собственную подозрительность, чем видеть в этом преднамеренную и сознательную недоброжелательность. Усилю свои наблюдения. Но где же мой шут? Я два дня его уже не видел.
С тех пор, как молодая госпожа наша уехала во Францию, шут все более и более чахнет.
Довольно об этом. Я сам это отлично заметил. Пойдите, передайте моей дочери, что я хочу говорить с нею.
Уходит слуга.
...Пойдите позовите сюда моего шута.
Уходит слуга. Входит Освальд.
...А вы, сэр, вы, сэр? Подите-ка сюда, сэр. Кто я такой, сэр?
Отец миледи.
Отец миледи? Раб милорда, вы – собачий ублюдок, вы – холуй, вы пащенок!
Ничего подобного, милорд, извините.
Вы меряетесь со мной взглядами? Вы – негодяй!
(Бьет его.)
Меня нельзя бить, милорд.
А дать ногой, как по мячу?
(Сбивает его с ног.)
Спасибо, приятель. Твоя служба мне по вкусу.
Ну, сэр, на ноги и вон. Я поставлю вас на место. Вон! Вон! Если хотите еще раз пол собой измерить, оставайтесь. Ну, ступайте! Поняли?
(Выталкивает Освальда.)
Спасибо. Ты не слуга, а друг. Вот тебе задаток за службу.
(Дает ему деньги.)
Входит Шут.
Позволь и мне прибавить. Вот мой колпак.
(Дает Кенту свою шапочку.)
А, мой дурашка, и ты тут?
Взяли бы лучше мой колпак.
Почему, шут?
Потому что ты заодно с тем, кто в немилости. Да-да, если ты не умеешь держать нос по ветру, ты живо схватишь простуду. Вот возьми мой колпак. Потому что этот человек изгнал двух своих дочерей, а третью благословил, сам того не желая. Если ты хочешь оставаться при нем, тебе необходимо запастись моим колпаком. – Ну как же, дяденька? Хотелось бы мне иметь два колпака и двух дочерей.
Зачем, дружок?
Я бы им отдал все состояние, а себе оставил бы дурацкий колпак; возьми мой, а другой попроси у своих дочек.
Осторожней, бездельник, – хлыст.
Правда – вроде дворняги; ее гонят в конуру и бьют арапником, а любимая сука греется у камина и портит воздух.
Каково мне!
Хочешь, я научу тебя присказке?
Научи.
Примечай, дяденька.
Коли есть что, скрывай,
Знаешь что, не болтай,
В долг бери, не давай,
Да пешком не гуляй,
И не всем доверяй.
Выигрыш с кона хватай,
Брось кутеж да гульбу,
А засядь-ка в углу.
Как на счетах сочтешь,
Два десятка найдешь.
Все это ничего не стоит, шут.
Это вроде речи бесплатного стряпчего; мне вы не дали за это ничего. А можете из ничего вы что-нибудь сделать, дяденька?
Нет, дружок: из ничего сделать ничего нельзя.
Прошу тебя, объясни ему, что подобные же доходы получает он со своей земли. Мне, шуту, он не верит.
Горький шут!
А ты знаешь разницу, приятель, между горьким шутом и каким-нибудь сладким?
Нет, милейший, вразуми меня.
Кто дал совет тебе
Свою страну отдать,
Пускай идет ко мне
И будет мне под стать.
И тот и тот – дурак:
Тот горек, сладок тот;
Один нашел колпак,
Другой еще найдет.
Ты хочешь назвать меня шутом, дружок?
Да ведь все другие свои титулы ты отдал; а с этим – родился.
Он не окончательный дурак, милорд.
Нет, ей-богу, лорды и вельможи не допускают меня до этого; ведь если бы я взял монополию на глупость, они захотели бы принять в ней участие, да и дамы тоже не позволят мне одному быть дураком; они будут с жадностью оспаривать у меня это звание. – Дяденька, дай мне яйцо, а я тебе дам две короны.
Что ж это будут за короны?
Яйцо я разобью пополам. Внутренность съем, а из скорлупы выйдут две короны. Когда ты разломал свою корону пополам и отдал обе половины, ты своего осла на спине через грязь перетащил. Не много было ума под твоей плешивой короной, раз ты снял и отдал золотую. Если я говорю это как дурак, стоило бы высечь того, кто сказал это первый.
(Поет.)
Для дураков совсем беда;
Все умные – болваны,
Не знают, ум девать куда,
Дурят, как обезьяны.