И дай Господь жить долго ей, чтоб быть
Безгрешною, а вам – чтоб в это верить.
А что, когда и самая природа,
Забыв себя…
Вот тут-то и вопрос!
Вы знаете – осмелюсь говорить
Открыто вам – что ведь она отвергла
Искания различных женихов
Ее страны и цвета, и сословья;
Из этого, пожалуй, заключать
Иной бы стал о мыслях развращенных,
Желаниях постыднейших ее
И прихотях гнуснейших. Но, простите,
Я слов моих к супруге вашей
Не отношу, хоть все-таки боюсь;
Чтоб чувств ее не покорил рассудок
И чтоб она, сравнив наружность вашу
С наружностью соотчичей своих,
Не вздумала раскаиваться после.
Прощай, прощай! Удастся что-нибудь
Тебе еще заметить – объяви мне.
Пускай жена твоя глядит за ней.
Ну, а теперь оставь меня.
Прощайте.
Уходит.
И для чего женился я на ней?
Сомненья нет, что честный Яго видит
И знает больше, о, гораздо больше,
Чем говорит.
Молю вас, генерал,
Так глубоко не вдумываться в это.
И времени все дело предоставить.
А Кассио хоть следовало б вам
Вновь возвратить утраченную должность,
Которую он так отлично нес,
Но погодить вам с этим не мешало б;
А между тем могли бы вы узнать,
Каков он сам и что он замышляет!
Заметьте то, когда супруга ваша
О нем просить вас будет неотступно,
Запальчиво – тут что-нибудь да есть.
Покамест же я умоляю вас
Считать меня уж слишком боязливым,
Каким и сам считаю я себя,
И не винить ни в чем супругу вашу.
Не бойся: я могу владеть собой.
Имею честь откланяться вам снова.
Уходит.
Вот человек – честнейший из людей!
И как умом глубоким он умеет
Всех дел людских причины постигать!..
О, если я найду, что ты, мой сокол,
Стал дик – твои я путы разорву,
Хоть будь они из струн моих сердечных –
И Бог с тобой: лети, куда захочешь!
Как знать? Всему причиной то, быть может,
Что черен я, что сладко говорить,
Как щеголи-вельможи, не умею,
А может быть, и то, что начал я
В долину лет преклонных опускаться.
Все может быть! Ну, что же? Нет жены,
Обманут я – и утешеньем только
Презрение должно остаться мне.
О, вот оно, вот где проклятье брака!
Он отдает нам этих женщин милых,
Но их страстей не подчиняет нам.
Ах, я б желал родиться лучше жабой
И в сырости темницы пресмыкаться,
Чем из того, что я люблю, другому
Малейшую частицу отдавать!
Но такова уж кара душ высоких:
Им не даны права простых сердец,
И их судьба, как смерть, неотвратима:
Едва на свет мы выйдем – и уже
Обречены рогатому недугу!..
Вот и она! О, если лжива ты,
Так над собой самим смеется небо!
Нет, не хочу я верить этой мысли.
Входят Дездемона и Эмилия.
Что ж, милый мой Отелло, твой обед
И знатные островитяне-гости,
Которых пригласил ты, ждут тебя!
Да, виноват.
Твой голос слаб; ты болен?
Да, тут болит.
(Показывает на лоб.)
Конечно, оттого,
Что ты не спал. Но дай, перевяжу я
Твой лоб платком – и через час все это
Пройдет.
Оставь: платок твой слишком мал.
(Срывает и роняет платок на пол.)
Пройдет и так. Идем со мною вместе.
Как грустно мне, что заболел ты вдруг!
Отелло и Дездемона уходят.
Ну, наконец платок в моих руках,
Ее платок – подарок первый мавра.
Мой муж, чудак, сто раз меня просил
Украсть его; но с ним не расстается
Она на миг – с ним говорит, целует:
Он дорог ей с тех пор, как заклинал
Сам мавр ее беречь его до гроба.
Сниму теперь узор с него и Яго
Его отдам. Что с ним он станет делать –
Бог весть, не я. Я только исполняю
Его каприз.
Входит Яго.
Ты здесь зачем одна?
Ну, перестань браниться; у меня
Есть для тебя вещица.
Для меня?
Вещицу эту знаю я!
Про что
Ты говоришь?
Про глупую жену.
Ну перестань! Ты вот скажи мне лучше,
Что дашь ты мне за этот вот платок?
Какой платок?
«Какой платок»? Тот самый,
Что подарил Отелло Дездемоне,
Платок, что ты не раз уже украсть
Просил меня.
И ты его украла?
Нет, не совсем, но обронила здесь
Она его нечаянно, а я,
Случившись тут, подобрала. Гляди-ка!
О, добрая! Ну, дай его сюда!
Да что, скажи, ты с ним намерен делать?
И для чего ты неотступно так
Желал его?
Тебе какое дело?
Когда тебе он не для целей важных
Необходим – отдай его ты мне:
Она с ума сойдет, моя бедняжка,
Как хватится и не найдет его.
А ты скажи, что ничего не знаешь.
Он нужен мне. Ну, а теперь ступай.
Эмилия уходит.
Я оброню у Кассио в квартире
Ее платок – и он его найдет;
А в ревности и самая безделка,
Хоть легкая, как воздух, так важна,
Как доводы Священного писанья.
Из этого уж выйдет что-нибудь.
Мавр без того моим напитан ядом:
А для таких натур и подозренье,
Нелепая догадка – тот же яд.
Сперва он слаб, едва и вкусу слышен,
А чуть на кровь попал – как копи серы,
Он жжет ее. Я это прежде знал…
Вот он идет. Ни мак, ни мандрагора,
Ни зелья все, какие есть на свете,
Не возвратят тебе тот мирный сон,
Которым ты вчера еще был счастлив!