Входит кормилица с веревочною лестницей.
Но вот идет кормилица моя
И весть несет. Небесным красноречьем,
Мне кажется, владеет тот язык,
Что имя лишь Ромео произносит.
Что нового? Что у тебя там, няня?
Веревки, что ль, которые тебе
Велел принесть Ромео?
Да, веревки.
(Бросает веревки на пол.)
Ах, что с тобой? что ты ломаешь руки?
О, горе мне! Он умер, умер, умер!
Пропали мы, погибли, синьорина;
Злосчастный день! скончался, мертв, убит!
Иль небеса так злобны?
Зол Ромео,
А небеса не могут злыми быть.
Ромео! о, Ромео! кто бы мог
Когда-нибудь себе представить это?
Ты демон, что ль, что мучишь так меня?
Твои слова, ведь это – пытка ада!
Или убил Ромео сам себя?
Скажи лишь «да» – простое это слово,
Простое «да» способно отравить
Скорей, чем взгляд смертельный василиска.
Я – уж не я, коль есть такое «да»,
Когда глаза закрылись, о которых
Ты скажешь «да». Так говори же «да»,
Когда убит он; если ж нет, то – «нет».
Ты порешишь одним коротким звуком,
Блаженству мне отдаться или мукам.
Сама, сама я видела ту рану;
Ужасный знак! – тут, на его груди…
Несчастный труп, – и бледный точно пепел,
Весь, весь в крови, в запекшейся крови!
При виде том я в обморок упала.
Разбейся же, о сердце: ты – банкрот,
Разбейся вдруг; глаза мои, в темницу!
Уж больше вам на воле не смотреть.
Презренный прах, отдайся снова праху;
Пусть кончится скитальчество твое
Здесь на земле; ты и Ромео – оба
Покойтеся вдвоем под крышкой гроба!
Тибальд, Тибальд, мой ласковый Тибальд,
И лучший друг, какого я имела,
Тибальд, такой честнейший господин!..
И дожила я до его кончины!
Какой на нас нанесся ураган?
Ромео мой убит, Тибальдо умер!
Мой дорогой кузен и мой супруг,
Что мне еще дороже. Если так,
Труби, труба, всеобщую погибель!
Кто жив еще, коль этих двух уж нет?
Тибальд убит, его убил Ромео,
И изгнан он.
О Боже, неужели
Тибальда кровь Ромео пролил?
Да.
Злосчастный день! да, да, он пролил, пролил!
Цветущее лицо, с змеиным сердцем!
Скрывался ли в таком прекрасном гроте
Когда-либо дракон? Злодей-красавец!
Ты, ангелу подобный падший дух!
О, ворон злой, но в перьях голубицы!
Свирепый волк во образе ягненка!
Тварь гнусная с божественным челом!
Контраст всему, чем кажешься ты с виду!
Святой в грехах, в почете негодяй!
О, что ж тебе, природа, остается
Творить в аду, когда ты духу зла
Дала приют в раю столь нежной плоти?
Видал ли кто столь чудный переплет
На книге с столь позорным содержаньем?
Как мог обман подобный обитать
В таком дворце роскошном?
Нет в мужчинах
Ни совести, ни честности, ни правды;
И все они лгуны и лицемеры:
Никто из них не соблюдает клятв.
Где мой слуга? – Подай мне aqua vitae
Несчастие такое, это горе
До времени состарило меня…
Позор тебе, позор тебе, Ромео!
Пусть волдыри покроют твой язык,
За эту брань. Не на позор Ромео
Родился в свет, и на его чело
Бессовестный позор взойти стыдится:
Оно есть трон, где восседает честь,
Единая властительница мира.
О, что за зверь была я, что его
Бранила так!
Но неужели хвалит
Того, кто был убийцею кузена?
Могу ль о нем я дурно говорить?
Он мой супруг. – Мой бедный муж, кто имя
Твое добром помянет, если я,
Твоя жена не больше трех часов,
Его уже так истерзать успела?
За что ж убил, негодный ты, кузена?
За то, что он, негодный мой кузен,
Хотел убить тебя, мой муж. Прочь слезы
Безумные, вернитесь к своему
Источнику: вы – данники печали,
И счастью дань ошибкой принесли.
Живет мой муж, которого Тибальдо
Хотел убить, а сам Тибальдо умер…
Все радость тут; из-за чего ж я плачу?
Но слово здесь я слышала одно,
Что хуже, чем Тибальда смерть: убило
Оно меня, и позабыть его
Желала б я; но в памяти моей,
Увы! оно настойчиво гнездится,
Как тяжкий грех у грешника в уме.
Тибальд убит, а мой Ромео изгнан!
И это «изгнан», только слово «изгнан»
Убило мысль о тысячах Тибальдо.
Тибальда смерть – достаточное горе,
Хотя бы все несчастье было в ней.
Но ежели, сообщество любя,
Беда с бедой должна соединяться,
То почему за вестью, что Тибальд
Убит, тотчас не сказано мне было,
Что мой отец иль мать моя, иль оба
Скончалися они? Такое горе
Я выплакать могла бы. Но сказать –
«Тибальд убит» и вслед за тем прибавить:
«Ромео изгнан» – значит умертвить
Отца и мать, Тибальдо и Ромео,
И самую Джульетту, – всех убить!
Ромео изгнан! Ужасу сих слов
Нет ни конца, ни меры, ни предела, –
Их бедствия нельзя изобразить.
Где мать, отец?
Рыдают над Тибальдом.
Ты к ним пойдешь? Я провожу тебя.
Нет, путь они слезами омывают
Там раны у покойника, а я
Об изгнанном Ромео буду плакать,
Когда уже просохнут слезы их.
Возьми веревки. – Бедные веревки,
Обмануты вы так же, как и я:
Ромео изгнан, путь к моей постели
Устроил он из вас, но я, девица,
Так и умру девицею-вдовой.
Кормилица, пойдем, возьми веревки,
Хочу я лечь на брачную постель.
Ромео мой не посетит ее,
Пусть смерть возьмет девичество мое!